Интерес театральных режиссеров к инсценировке классических романов не случаен. Многотемность, заложенная в жанре, представляет своеобразное раздолье для выбора пути исследования. Но это с одной стороны, а с другой - режиссера ограничивает идея, которая как тонкий луч света освещает коридор познания произведения. Ибо роман, как жизнь, которая многогранна, безгранична и глубока, и описать ее невозможно. Есть лишь возможность попытаться понять автора через глубины собственной души, как человека: его мировоззрение, боль и радость. Таким образом, режиссер становится своеобразным психоаналитиком и сотворцом, работая над постановкой романа. Для этого жизнеутверждающего процесса важно найти СВОЕГО писателя, который становится твоим другом, родственником, а где-то даже и наставником. Такой роман, между режиссером и автором, на мой взгляд, воплотился в сценических опытах Нового Художественного театра под одноименным названием «Бесы».
Работа над постановкой романа Федора Михайловича Достоевского, которая с успехом идет уже более 10 лет на сцене театра, началась еще 16 лет назад. Ныне играющие артисты были еще студентами, а режиссер трилогии - Евгений Гельфонд их педагогом, который в те годы учился у знаменитого российского театрального режиссёра, создателя «Школы драматического искусства», Анатолия Александровича Васильева. Именно тогда, 16 лет назад, в своеобразной методике работы над романом, были посеяны зерна образов, плоды которых вдохновляют зрителя рядового и профессионального, открывая все новые глубины творчества русского классика и по сей день.
В этой преданности писателю есть определенная дерзость и смелость режиссера и коллектива в целом. Уже столько лет несут они зрителю смысл романа Достоевского, сохраняя накал психологической борьбы добра и зла, как единственный путь к катарсису и духовному очищению. Катарсис наступает через трагическое потрясение от ощущения реальной встречи с образами романа.
Как известно знаменитый «отец психоанализа» был ценителем великого русского писателя Достоевского и ставил его творчество в один ряд с работами Шекспира. Фрейд многое почерпнул из литературного наследия писателя, примером тому психоаналитическая работа под названием «Достоевский и отцеубийство» (1928г.). Но даже после анализа творчества Достоевского в своей психоаналитической работе, Фрейд скажет: «...Вы также верно высказываете соображение, что при всем изумлении перед мощью и умственным превосходством Достоевского я просто его не люблю. Это связано с тем, что я расходую всю свою терпимость по отношению к патологическим натурам во время анализа. В искусстве и жизни я их не переношу». По мнению Фрейда, в сочинениях Достоевского: «...явно просматривается эгоистическое стремление освободиться от напряженной потребности посредством хотя бы символического удовлетворения, и при этом он не пренебрегает возможностью испугать и помучить читателя».
Да, Достоевский в этом смысле беспощаден; он не оставляет даже «хотя бы символического удовлетворения», но именно для «эго», которое для автора все равно что «бесы». Многие сцены в романе писателя — это совершенные «психодрамы» и «социодрамы». Ему искуснейшим образом даются всевозможные аффективные состояния, вплоть до раздвоения личности, или рефлексивная диалогическая борьба.
При всем том, сам писатель не выражал особого почтения по отношению к психологии и возражал против того, чтобы его самого называли психологом, подчеркивая, что он не психолог, а реалист, изображающий все глубины человеческой души. Достоевский не отрицал значения психологии в плане возможного понимания с ее помощью природы человека, но и признавал зависимость психологии от того, в каких руках она находится и кем используется. Так, через роман «Бесы» он дает пророческий анализ актуальной для нашего времени социальной психологии экстремизма и терроризма.
В этом смысле Достоевский, как наставник для режиссера - психолога заставляет задуматься и об этической стороне своей профессии, о границах вторжения во внутренний мир человека, в его душу. И, возвращаясь к постановке романа Новым Художественным театром, нужно сказать, что режиссеру спектакля Евгению Гельфонду удалось очень тонко и глубоко воплотить гуманистические и религиозные идеи Федора Михайловича через своеобразие жанра постановки. Это напоминает сон, где происходит разрушение целостности ощущений человека и его восприятия мира, чему соответствует «нервозная, измученная и раздвоившаяся природа людей нашего времени». Достоевский писал: «Сны, как известно, чрезвычайно странная вещь: одно представляется с ужасающей ясностью, с ювелирски мелочной отделкой подробностей, а через другое перескакиваешь, как бы не замечая вовсе, например, через пространство и время. Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце, а между тем какие хитрейшие вещи проделывал иногда мой рассудок во сне».
И вот, проходя через этот мучительный и в то же время сладкий сон театрального действия, ты, как зритель вдруг прозреваешь и очищаешься одновременно. И в своем пробуждении возникает вера в то, что омертвевшая душа воскресает! Конечно, через любовь и веру, через духовное общение с другим человеком — ведь «человек один не может»! Как и театр не может без человека, ибо он о человеке и ради него.